Воспитанника тольяттинской СДЮШОР к спортсменам звёздного калибра, не
кривя душой, не отнесёшь: не голеадор, не технарь. Однако есть в
игроцком арсенале Рачинского качества, заставляющие относиться к этому
хоккеисту со вниманием и уважением: накрепко въевшееся умение
по-настоящему — "без дураков" — выкладываться на льду ("чемпион мира по
самоотдаче" — устоявшаяся общая оценка многих тольяттинских
болельщиков), не опускать рук — как бы ни складывался матч, понимание
необходимости подчинять свои действия интересам команды. И, что
свойственно далеко не всем его коллегам по хоккейному цеху, —
взвешенная и трезвая оценка самооценка.
Любовь к хоккею у Якова Рачинского заложена, видимо, на генетическом
уровне. Болельщики со стажем прекрасно помнят его отца — жёсткого и
неуступчивого защитника Андрея Рачинского, отыгравшего за тольяттинский
клуб более четырёхсот игр, в сезоне 1980-1981 поставившего так с тех
пор и не превзойдённый никем рекорд клуба по количеству матчей за сезон
— 72.
— Яков, вы помните, каким хоккеистом был ваш папа?
— К сожалению, отчётливо — нет. Когда он закончил карьеру игрока, мне
было девять или десять лет… Знаю, что папа до сих пор один из
рекордсменов нашей команды не только по количеству сыгранных за неё
матчей, но и по штрафным минутам. Немудрено — работа такая, да и
габаритным он был защитником.
О том времени в памяти остались какие-то общие воспоминания: я же всё
детство провёл в "Волгаре", папа постоянно брал меня с собой на игры и
тренировки. Там и на коньки встал, когда мне было три года. Раньше ведь
порядки проще были: можно было на тренировках команды мастеров кататься
с ними.
— С таким отцом, наверное, дорога в хоккейную секцию для вас была просто предопределена?
— Никто меня обязательно пойти и заняться хоккеем не заставлял.
Понятно, имея перед глазами пример папы, сам захотел попробовать
поиграть. Понравилось…
— Своего первого тренера помните?
— Конечно! Александр Коновалов. У нас, кстати, очень неплохой набор
тогда был: Володя Маленьких, Илья Брызгалов. Некоторые ребята нашего
года по высшей лиге играют сейчас, кто-то – в Белоруссии.
— Мама, будучи женой профессионального по сути хоккеиста, против и сыновней страсти к этой игре не возражала?
— Нет, нисколько.
— И началась, видимо, классическая для многих юных хоккеистов история: 6-7 утра, баул с амуницией в руки, на остановку…
— Что вы, баулов у нас тогда не было. Рюкзак на плечо — и вперёд.
Летом, зимой — в любую погоду, в любое время суток. Хорошо ещё, что мы
с родителями недалеко от дворца спорта жили, и мне не приходилось с
утра пораньше толкаться в общественном транспорте — пешком на
тренировки ходил.
— А "нормальные" мальчишки в это время спали, или на каникулах отдыхали. Не завидовали таким, грешным делом?
— Нет. Здесь и круг общения помог, видимо: дружил-то и практически всё
время проводил с теми, кто тоже хоккеем занимался. Из нашего восьмого
квартала нас много таких было: Лёша Тезиков, Женя Павлов…
— С обычной школой спортивная как сочеталась?
— Наверное, мне повезло с моей 73-й школой: учителя относились ко мне
по-доброму, с пониманием. Может быть, конечно, я их доверием иногда
злоупотреблял… Но как бы там ни было, отучился без особых проблем,
аттестат получил достаточно приличный.
— Когда время "подкатывало" к окончанию школы, и было уже нужно
определяться с дальнейшим образом жизни, вставал вопрос — заниматься
дальше хоккеем, или переключиться на "приличную" профессию?
— Даже не задумывался над этим: точно знал, что хочу быть только хоккеистом.
— В заявках "Лады" на игру ваша фамилия стала появляться, когда
команду тренировал Пётр Воробьёв. Трудно работалось с известным своей
суровостью мэтром?
— Первая предсезонка и первый сезон в Суперлиге… Было очень интересно!
Я же поставил себе цель: через предсезонку обязательно пробиться в
состав. И это у меня получилось. Слышал, конечно, что у Воробьёва очень
тяжёлые сборы, да и в ходе чемпионата его игрокам не легче... Но
особенно внимания на это не обращал — всегда лучше один раз
прочувствовать что-то самому, чем сто раз услышать. Тем более, потом
понял: не так страшен чёрт, как его малюют.
И опыт в работе с Петром Ильичом получил очень ценный: под его
руководством — если сразу не сдался — у любого закаляется характер,
дисциплина, начинаешь отдаваться хоккею полностью, не распыляясь.
По-другому, работая с Воробьёвым, нельзя.
— Партнёры по команде помогали адаптироваться в Суперлиге?
— Да, есть, кому из ребят сказать спасибо. Трудно кого-то конкретно
выделить, ведь первый сезон в "Ладе" отыграл чуть ли не со всеми по
очереди — с Александром Нестеровым, Олегом Белкиным, Александром
Бойковым, Сашей Бутурлиным, Ильей Воробьёвым… Да все помогали.
Коллектив у нас был действительно хорошим.
— Свой первый в Суперлиге гол не забыли?
— Конечно, нет. Помню, ко мне тогда подкатились поздравить с ним
Селуянов, Бутурлин, Гутов, Чиерны… Дома у меня стоит фотография с той
игры. Как полагается, Борис Трояновский, наш технический администратор,
шайбу эту у судей забрал и отдал мне. Храню её.
— А вообще с большим количеством тренеров довелось поработать?
— За всю карьеру подсчитать — наверное, с десяток наберётся. И со всеми
сохранил если и не тёплые, то просто нормальные отношения. Если
отдаёшься тренировкам и игре по-честному, вообще с любым тренером
работается нормально. Да и почему должно быть по-другому? Тренер всегда
прав — это правило номер один. А если не прав… смотри правило первое.
Мы, хоккеисты, можем иметь любую точку зрения на что угодно,
высказывать её, в чём-то не соглашаться с наставниками… Но за итоговый
результат отвечает именно главный тренер команды, и логично, что
последнее слово — всегда за ним.
— Именно после дебютного, кажется, сезона в "Ладе" началась у вас полоса скитаний, переездов?
— Да, после первого. Видимо, не выдержал нагрузок марафона чемпионата и
в конце сезона немного "сдулся". Стал меньше играть, в плей-офф вообще
не выходил на лёд. Меня выставили на трансфер… Проходил предсезонку в
воскресенском "Химике", у Юрзинова-младшего. Но играть в итоге уехал в
хабаровский "Амур".
— Не пугало, что настолько далеко пришлось отправиться?
— Нет. Правильно тогда моя мама сказала: "Далековато, но и там живут
люди, ничего страшного". И со стороны жены не было проблем, обошлись
без долгих разговоров: в Хабаровск — значит, в Хабаровск. Вдвоём. Мы с
Ольгой вообще везде вместе ездили, по всем городам, в которых я играл.
Очень ей за это, конечно, благодарен.
Поиграл потом в лениногорском "Нефтянике", проходил предсезонку в Перми, снова в Лениногорск вернулся… Да, поездил.
— Эти переезды, ощущение нестабильности игровой из колеи сильно выбивали?
— Не без этого… Но действительно сильно выбивает, когда едешь на
предсезонку, вливаешься в коллектив, готовишься, а потом тебе говорят,
что ты по каким-то причинам не подходишь. Но проходит время, играешь —
и всё снова нормально, какие-то не самые приятные эмоции испаряются.
Главное, рук не опускать. Никогда.
— Второе твоё пришествие в "Ладу" случилось в 2005-м, после печально известного дефолта, обрушившегося на команду…
— Да. Ситуация была не самая для команды весёлая, но в родной город
было вернуться приятно. Чаще видеть маму, друзей… И, конечно, опять
заиграть в Суперлиге.
Тогда остались и приехали в команду ребята, у которых действительно
глаза горели, было стремление проявить себя. Практически каждому было
что доказывать.
— Континентальный Кубок, который тогда неожиданно для всех выиграла "Лада", помнится?
— Такое не забывается. Мы выходили на каждую игру, как на последнюю, и
бились на каждом клочке поля. Но главная заслуга в этой победе
принадлежит всё же Петру Ильичу.
— Удивились, увидев тогда в Секешфехерваре тольяттинских болельщиков, несколько суток добиравшихся до Венгрии на автобусе?
— Не то слово. Казалось иногда, что на трибунах наших больше, чем
венгров. Помогли болельщики, конечно, их было хорошо видно и слышно.
Да, когда на льду, в игре — практически не замечаешь, что на трибунах
творится. Но когда на "поляну" только выходишь — на матч, после пауз, в
начале следующих периодов — атмосфера на трибунах чувствуется здорово,
заводит, подстёгивает. Болеть за хоккей в Тольятти умеют очень хорошо.
— Да и на отношение болельщиков к себе лично вам грех жаловаться.
— Когда выхожу из "Волгаря" после игр, в которых уступили —
подбадривают, если выиграли — поздравляют. Внимание болельщиков,
конечно, чувствуется — оно дорогого стоит. Это же ещё один
дополнительный стимул стараться играть лучше.
— Часто в начале этого сезоне приходилось отвечать на вопрос о том, почему сменили привычный для многих 36-й номер на 19-й?
— Да, поспрашивали. Понимаете, не то чтобы я придаю этому особое
значение… Папа мой играл под шестым номером. Принято считать, что это
номер защитника. И когда я начал играть в "Ладе", решил взять себе
номер 60. Когда после дефолта в 2005-м приехал в Тольятти, была
середина сезона, номера уже разобраны. И всё тот же Борис Трояновский
дал мне другой номер с шестёркой — 36-й как раз. А именно на 19-й в
этом сезоне его поменял потому, что мой сын, Даниил, родился 19
октября. Так что всё очень просто.
— Хоккей для вас — работа, которая кормит, позволяет обеспечить
семью. А есть ли ещё, кроме материальной, какая-то мотивация
продолжать, не останавливаться?
— Хоккей для меня не просто работа! Это… страсть. Знаете, вот выхожу
утром из дома, и если встречаюсь с соседями, не говорю никогда, что
пошёл на работу. На тренировку, говорю, отправился. При всей
серьёзности моего отношения к хоккею — ну, не могу я относиться к нему
как к работе. Это… моя жизнь.
— С таким отношением к хоккею, наверное, особенно хочется играть как можно дольше?
— Да. Пока здоровье будет позволять.
